return_links();
?>
Библия и наука — nauka.bible.com.ua
© 1996-2004 А. А. Опарин
Разработка и сопровождение © 2000-2004 Юрий Цупко&Виктор Белоусов
[email protected]
Глава 1
95 год х. э. … На необъятные просторы римской державы опускается ночь. Смолкает городской шум, торговцы закрывают свои лавки, а ремесленники — мастерские. Стражники зажигают факелы и опускают решётки городских ворот. Толпы рабов возвращаются с полей, кузниц и рудников, чтобы забыться на три-четыре часа от непосильной работы. Многие из них упокоятся, не выдержав адского труда и побоев надсмотрщиков. В империи заканчивается жизнь дневная, но начинается жизнь ночная, которая, пожалуй, и была подлинной жизнью Рима. В императорском дворце зажигаются огни, слышится шум голосов и музыки, начинается очередной пир, переходящий затем в оргию и заканчивающийся лишь под утро. Если бы мы прошли сквозь конвой рядов легионеров императорской гвардии, минули бы ряд комнат и галерей, то очутились бы в главном пиршественном зале, где среди возлежавший первых римских сановников и куртизанок увидели бы фигуру повелевавшего этим пиром, этим дворцом, этим городом, наконец, всей необъятной империей — фигуру императора Домициана. “Росту он был высокого, лицо скромное, с ярким румянцем, глаза большие, но слегка близорукие. Во всем теле были красота и достоинство, особенно в молодые годы, если не считать того, что пальцы на ногах были кривые; но впоследствии лысина, выпяченный живот и тощие ноги, исхудавшие от долгой болезни, обезобразили его” [Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. М.: Наука, 1966. Домициан, 18, С. 219]. И, действительно, образ жизни исказил некогда красивые черты. В этот последний год своей жизни “Домициан был устрашающего вида: высокомерие на челе, гнев во взоре, женоподобная слабость в теле, в лице бесстыдство, прикрытое густым румянцем. Никто не осмеливался подойти к нему, заговорить с ним, так как он всегда искал уединения в укромных местах и никогда не выходил из своего одиночества без того, чтобы сейчас же не создать вокруг себя пустоту” [Письма Плиния Младшего. М.: Наука, 1983. Панегирик императору Траяну, 48, С. 240]. И сейчас во время пира сановники империи с ужасом и рабским страхом взирают на своего повелителя. И это немудрено. Ибо жестокость, и главное коварство правителя сковало страхом и рабов и рабовладельцев. Каждый день происходили аресты среди первых лиц страны. Причём перед тем как убить свою жертву император обласкивал её. Так управителя которого он распял на кресте император за день до этой зверской казни пригласил к себе в личные покои, угощал кушаньем со своего стола, отпустив со словами похвалы и дружбы. А спустя лишь несколько часов этого же самого управителя, вернувшегося счастливым от императора, этот же самый император приказал распять на кресте. Своего близкого друга Аррецина Клемента он пригласил накануне казни на прогулку, долго с ним гулял и был особенно милостив [Светоний. Указ. соч. С. 215—216]. Часто он сам присутствовал на допросах, являясь изобретателем ряда новых особо изуверских пыток, в частности прижигания половых органов. Чтобы быть подверженному ей, а затем быть казнённым было достаточно самого незначительного предлога. Так легат в Британии Саллюстий Лукулл был казнён только за то, что посмел копью нового образца назвать в одном из разговоров в честь своего имени лукулловым; Сальвия Кокцеяна казнили за то, что он отмечал день рождения своего дяди императора Отона, одного из предшественников Домициана, Гельведий Младший поплатился жизнью за то, что в одной из его трагедий император усмотрел намёк на историю своего развода с женой. Юного пантомима Париса он убил только потому что тот походил лицом на своего покойного дядю, которого не любил император и т.д. Однажды он распял на крестах простых писцов, виновных только в том, что они переписывали непонравившееся ему произведение! Но что было особенно отвратительным и циничным, что все эти казни и пытки император начинал долгими словами о своём милосердии и кротости. Он без зазрения совести присваивал себе различные земли и наследства, говоря что покойный якобы хотел, чтобы ими владел именно он. Его жестокость проявлялась даже в сладострастии. Так меняя сотни наложниц император самолично мучил их, выщипывая волосы из самых интимных мест [Светоний. Там же. С. 220]. Причем стать наложницей и быть подвергнутой этой мучительной пытке могла любая женщина империи от рабыни до жены сенатора. Пред императором были все равны, все были его безгласными рабынями. Однако последние годы, а особенно месяцы ни жестокость и разврат владели сердцем властителя, а страх. Страх неимоверный, который он не мог заглушить ни чем: ни вином, ни воплями пытаемых друзей, ни стонами истязаемых поруганных девушек. “Жил он в вечном страхе и трепете, и самые ничтожные подозрения повергали его в несказанное волнение” [Светоний. Указ. соч. С. 217]. Он приказал чтобы в портиках стены были отделаны лунным камнем, чтобы он видел в отражении, что делается за его спиной. Купался он среди дня, чтобы не быть застигнутым вечером беспомощным. Ибо он вообще страшился вечера и ночи. В последние месяцы жизни он никогда не напивался и не засиживался на пирах, опасаясь заговора. Он даже “не мог спокойно переносить плавание по тихому Албанскому озеру и даже по заснувшему в тишине Байянскому, не мог слышать ни удара, ни всплеска весел без того, чтобы всякий раз не содрогаться в постыдном страхе. Изолированный от всех звуков и предохранённый от всех толчков, он, находясь в полной неподвижности, ездил на корабле, крепко привязанном к другому кораблю, точно везли какую-нибудь искупительную жертву” [Плиний. Указ. соч. С. 263]. Тот же Плиний, бывший современником Домициана пишет, что этот насмерть перепуганный император был настоящим чудовищем, которое “внушая величайший страх, когда, запершись словно в какой-то клетке, лизало кровь близких себе людей или бросалось душить и грызть славнейших граждан. Дворец был ограждён ужасами и казнями; одинаковый страх испытывали и допущенные и отстранённые” [Плиний. Указ. соч. С. 240]. Историк этого же времени Корнелий Тацит так же называет Домициана одним из отвратительнейших правителей, заставлявших трепетать всех людей, страхом душившим Римское государство [Тацит К. Сочинения. СПб.: Наука, 1993. Жизнеописание Юлия Агриколы, 44, 45, С. 336]. Всё население страны, включая даже родственников императора, министров и сенаторов были простыми рабами Домициана, не имеющими никаких прав, являясь лишь игрушками в руках тирана. Но одновременно с этим и сам тиран являл собой жалкую фигуру человека, пребывающего в постоянном состоянии рабского страха. Он боялся своих собственных шагов и отражения, своей жены и близких, чиновников и стражников, голода и еды, дня и ночи. Словом в его жизни было страхов больше, чем у любого самого нищего раба его империи. Он был несчастнее каждого из невольников, прикованных цепями к галерам. Свой дикий страх он пытался отвести путём самовозвеличивания себя, более того, провозглашением себя Богом! Он повелел, чтобы его именовали не иначе, как “Государь наш и бог повелевает…!” [Светоний. Указ. соч. С. 217]. Статуи в свою честь, которые являлись объектом для поклонения, он повелел ставить только золотые и серебряные, как подобает для статуй великих богов. Но самообожествление не дало ни мира, ни счастья его душе, оно только ввергло его в ещё большую подозрительность и страх. Который ещё больше усилился, когда он услышал о проповеди христиан. “Из-за неопределённого суеверного страха перед явлением так называемого Царя иудейского из рода Давидова, Который завладеет мировым господством, он начал преследовать христиан. Он не щадил даже самих римлян, будь те из самых знатных родов, если они исповедовали христианство. Некоторые были уничтожены тотчас, другие отправлены в ссылку. Его собственная племянница, Флавия Домицилла, жена кузена Клемена, вместе со своим мужем стала жертвой жестокости, так как они приняли Евангелие Христа. Из этого мы можем установить, что Евангелие Христа принималось не только простолюдинами и низшими классами, но, несмотря ни на кесарский запрет, ни на меч, ни на огонь, властью Божьей, Его всемогущей благодатью проникало и во дворцы знати и даже во дворцы самих кесарей” [Миллер А. История христианской церкви. В 2т. ФРГ, Biefild, GBV, 1994. Т. 1. С. 175]. Именно “К этому гонению относится вообще и ссылка ап. Иоанна на Патмос, где он видел откровения, о которых повествуется в последней книге св. Писания” [Робертсон Д. История христианской церкви. В 2т. СПб.: Изд-е И.Л. Тузова, 1890. Т. 1. С. 5]… Итак, в эту ночь в императорском дворце горел свет, который бросал отблески на пребывающих в рабском страхе и трепете вельмож и слуг и пребывающего в ещё большем страхе императора. За окнами дворца лежал город, где спали жители так же живущие в страхе о завтрашнем дне: не поднимут ли налоги, не арестуют ли их по одному из очередных ложных доносов, так расцветших при Домициане, не будет ли войны или эпидемии, не проникнут ли воры в их жильё. Спали рабы, только чуть отойдя от тягот дня и вновь в ожидании и в страхе перед новыми мучениями и унижениями, с которыми ещё не все из них свыклись. Пребывали в этот час в ужасе и жрецы языческих богов после очередных оккультных действий и спиритических сеансов, где они пред глазами верующих вызывали являющихся духов, ввергая в ужас не только прихожан храмов, но и самих себя. Словом вся империя пребывала в состоянии сознательного или подсознательного рабского страха или опасения. И только казалось один человек не спавший в ту ночь не имел этого страха. Он был один подлинно свободный человек в рабовладельческой империи, где каждый был кому-нибудь рабом, а сам император, возглавлявший весь этот государственно-общественный аппарат, был рабом страха. Этим человеком был ни родственник Домициана, ни сенатор, ни прокуратор и не легат, и даже не свободный римлянин. Им был узник, узник далекого от Рима острова, глубокий старец, апостол Иоанн.
return_links();
?>
Библия и наука — nauka.bible.com.ua
© 1996-2004 А. А. Опарин
Разработка и сопровождение © 2000-2004 Юрий Цупко&Виктор Белоусов
[email protected]