Одно из самых блестящих государств в истории земли существовало
на территории Малой Азии. Богатство одного из царей этой державы
вошло даже в поговорку «Богат, как Крёз». Это государство,
подобно падающей звезде ослепительно блеснуло, удивив мир и так же
стремительно погасло. Однако последующим поколениям эта страна
оставила своеобразное наследство в виде денег, ибо впервые они были
отпечатаны в ней, и в виде легализованной проституции. Итак,
страна, о которой мы будем говорить в данной главе, есть Лидия.
Прародителем лидийского народа был патриарх Луд (Быт. 10:22), сын
Сима [1]. Первой династией
страны стали Гераклиды, правившие примерно с 1200 г. по 700 г. до
х. э. Около 700 года до х. э. последний её представитель Кандавл
был убит своим приближённым Гигом, вступившим в заговор с женой
Кандавла. Представители новой династии Мермнадов вскоре превращают
страну в богатейшее государство древнего мира. Этому в немалой
степени способствовали и географические условия. «Приморское
положение выработало в её жителях отважных морских бродяг,
нападавших между прочим на Египет и давших восточно-культурный
элемент Этрурии, а богатство страны и выгоды сбыта на восток по
торговым путям в Ниневию, Сузы и Кавказ и на запад — за море —
сделали из Лидии торговый и промышленный центр и родину денег»
[2]. Лидия становится мостом
между западными странами (Греция) и восточными империями (Вавилон,
Ассирия, Египет, Палестина). Вследствие этого в культуре страны
уживались обычаи и философия греков и религии востока. Однако,
являясь этим связующим звеном, она поставляла своим соседям в
духовной сфере, казалось, только отрицательное. Приезжая в Сарды,
столицу Лидии грекам, вавилонянам, египтянам, ассирийцам
представлялись зрелища дикого восточного разврата, облечённые в
западную философию.
Итак, совершим небольшую экскурсию в Сарды в один из праздничных
дней. Столица Лидии «Сарды отличались богатством и пышностью
среди всех городов» [3].
Город состоял из двух частей — нижней, собственно города и верхней
— акрополя, царской резиденции. «Через нижний город протекала
река Пактол (ныне Сарабат — прим. А. О.), которая была
очень золотоносной» [4].
Так что цари черпали золото прямо у себя дома. Город был
первоклассной крепостью, с неприступными стенами и башнями.
Акрополь кроме того был укреплён и благодаря скалистым обрывам.
Много было в городе храмов, посвящённых различным богам (Артимусе,
Аспяни, Пильдансу, Бакису, Армасу) [5]. Особой популярностью пользовался культ Аттиса и
Кибелы, праздновавшийся несколько дней. «Третий день назывался
Кровавым. В этот день архигалл (первосвященник) вскрывал себе вены
на руке. Жрецы более низкого ранга, возбуждённые необузданной,
варварской музыкой — боем кимвалов, громыханием барабанов, гудением
рогов и визгом флейт, — с трясущимися головами и развевающимися
волосами кружились в танце до тех пор, пока наконец, приведя себя в
состояние бешенства и потеряв чувствительность к боли, не начинали
наносить себе раны глиняными черепками и ножами, забрызгивая алтарь
и священное дерево своей кровью... Доведя себя до наивысшей степени
религиозного возбуждения, жрецы оскопляли себя и бросали отрезанные
части тела в статую жестокой богини. Затем отрезанные детородные
органы осторожно завёртывали и погребали в земле... Под звуки
флейт, барабанный бой и крики жрецов-евнухов, наносивших себе раны
ножами, религиозный экстаз, как океанский вал, перекидывался на
толпу зрителей, и многие из них совершали такие поступки, каких и
не предполагали, когда отправлялись на праздник. Один за другим они
сбрасывали с себя одежды и с сердцем, бешено бьющимся от музыки, с
блуждающим от зрелища льющейся крови взором выпрыгивали из толпы,
хватали приготовленные специально для этой цели мечи и при всех
оскопляли себя... На следующий день, 25 марта (этот день считался
днём весеннего равноденствия), в честь воскресения бога верующие
предавались приступу необузданного веселья. В этот день дозволялось
всё. Всякий мог поступать и выражаться как ему
заблагорассудится» [6]. Эти
изуверские культы сопровождались храмовой проституцией. Однако,
«Мало-помалу проституция теряет свой священный характер, что мы
впервые наблюдаем у лидийцев. Здесь разврат девушек и женщин своей
единственной целью имел приобретение денег. Макроб и Атеней дают
описание лидийских нравов, описание которое Пьер Дюфур излагает в
следующих словах: “Лидийскую армию всегда сопровождала толпа
танцовщиц и музыкантш, которые обладали большим опытом в искусстве
сладострастия. Музыка была у них возбуждающим средством для
распутства и на пирах они разжигали пьянство и разврат звуками
инструментов, непристойными песнями и бесстыдными танцами. От этих
позорных зрелищ, служивших прелюдией к необузданным оргиям,
древние... не старались оберечь даже своих жён и дочерей, которые
без покрывала, увенчанные цветами, приходили на пиршества.
Разгорячённые вином, опьянённые музыкой, возбуждённые
сладострастной пантомимой музыкантш, эти девственницы, эти матроны
и жены быстро теряли всякую сдержанность и с чашей в руке, тут же в
присутствии своих отцов, мужей, братьев и сестёр давали простор
самым низменным своим инстинктам. Возраст, пол, общественное
положение, — всё тонуло и смешивалось в одном круговороте. Песни,
крики и танцы становились всё громче и необузданнее. Всеобщее
смешение овладевало пиршественной залой, которая превращалась в
постыдный dicterion...” Образ жизни лидийских женщин он рисует в
следующих очень выразительных словах: «cnerga stomaticos
paidiskai», которые Генрих Гейне переводит так: «Эти женщины
занимаются своим развратом лёжа» [7]. Открытым развратом отличались и лидийские цари.
Так, основатель династии Мермнадов Гигис был гомосексуалистом. Он
был в связи с неким Магнетом. «Магнет был родом из Смирны,
красивее всех с виду искусный в поэзии и музыке. Красоту своего
тела он подчёркивал великолепными украшениями; он одевался в пурпур
и отпускал волосы, делая при помощи золотой повязки высокую
причёску. Он ходил по городам, показывая своё поэтическое
искусство. В него влюблены были многие, а особенно пылко Гигес, у
которого с ним была любовная связь» [8]. Другой царь Лидии Садиатт жил в
кровосмесительной связи. «Лидийский царь Садиатт, сын Алиатта,
был храбр на войне, но вообще невоздержан. Ведь однажды он, позвав
якобы для жертвоприношения свою сестру жену Милета, уважаемого
человека, силой овладел ею и с тех пор жил с ней как с женой...
Садиатт... немного спустя женился на двух других женщинах, которые
были сёстрами друг другу. От них он имел двух незаконных сыновей —
от одной Аттала, от другой — Адрамита, а от своей сестры —
законного сына Алиатта» [9]. Изуверские религиозные обряды, сладострастная
музыка, обнажённые женщины, предлагающие себя каждому встречному,
великолепные храмы, река, несущая золотой песок — всё это встречало
гостей Сард. Ничто не было свято в этой стране. И даже гробницы
царей несли на себе печать разврата и пошлости. «Из всех
малоазиатских гробниц первое место принадлежит лидийским... Остатки
шестидесяти таких гробниц, имевших вид колоссальных конусов,
поставленных на круглые каменные основания около 100 футов в
поперечнике, видны ещё и теперь в окрестностях древних Сард, возле
известного уже Гомеру Гигейского озера. Несмотря на разрушения,
высота уцелевших конусов и по сей день производит впечатление. Одна
из этих гробниц была раскрыта. Внутри неё оказалась продолговатая
камера, продольные стены которой сведены вверху вместе и обтесаны,
образуя остродужный свод... в числе этих гробниц находятся и
гробницы лидийских царей Аттиса, Гигеса и Алиатта... гробница
Алиатта была колоссальнейшим сооружением, самым большим в мире
после египетских и вавилонских зданий; основание, на котором
возвышался конусообразный памятник, имело 1300 футов длины и 600
футов ширины» [10].
Однако, особенность этой гробницы состоит в том, что «Рыночные
торговцы, ремесленники и девушки, „занимающиеся своим ремеслом на
дому“, соорудили этот памятник. На верху памятника помещены плиты
числом пять, существующие и поныне, с высеченными на них надписями,
гласящими, какая часть работы выполнена каждым из этих разрядов
людей. При измерении оказалось, что большая часть работы
произведена девушками» [11]. Такая благодарность проституток неслучайна,
ибо для них царём были созданы все условия для успешного заработка.
Да и сам царь регулярно пользовался их услугами, щедро платя за
это. Таким образом, правителей Лидии можно с полным правом назвать
царями проституток. После длительных войн с Ассирией, киммерийцами,
скифами, Мидией, Лидия достигает своего расцвета при сыне Алиатты
Крёзе. Последний покорил своей власти: фригийцев, мисийцев,
мариандинов, халибов, пафлагонцев, фракийцев, карийцев, ионян,
дорийцев, эолийцев и памфилов, став «полновластным повелителем
всего полуострова» [12].
В период войны «Крёз мог выставить войско, состоявшее из 10000
конных и 40000 пеших лидийских ратников, 8000 всадников и 40000
фригийских копейщиков, 6000 всадников и 30000 каппадокийских
стрелков, не считая воинской силы союзных народов. Таким образом,
лидийская армия не уступала в многочисленности ни одной из армий
азиатских царств, и только нерешительность и ошибочная тактика
Крёза в войне с Киром послужили причиной того, что Кир нанёс ему
такой сокрушительный удар» [13]. Однако, дело было не в нерешительности царя
Лидии, а в том, что время благодати, отпущенной Богом для лидян,
закончилось. Своим образом жизни этот народ попрал все человеческие
ценности. Разврат и изуверская жестокость стали для него нормой.
Господь долго обращался к лидянам с призывом покаяться, но призыв
Божественной милости остался без ответа, и тогда через пророка
Иезекииля над страной был произнесён приговор суда, не подлежащий
обжалованию. «Ефиопия и Ливия, и Лидия, и весь смешанный народ,
и Хуб, и сыны земли завета вместе с ними падут от меча» (Иез.
30:5). Таким образом, было предсказано:
1) Падение Лидийского царства;
2) Разгром Лидии произойдёт в одно время с разгромом Ливии,
Египта и Эфиопии.
На улицах Сард ещё лилась кровь добровольно кастрирующих себя
юношей, в храмах продолжали завывать жрецы, призывая демонов, во
дворцах и публичных домах ещё звучала сладострастная музыка, ещё
пошло хохотали женщины и девушки, отдающиеся встречным мужчинам,
ещё намывали золотой песок из реки Пактол, а город и народ был уже
обречён. Далеко на западе вставала звезда великого Кира. «Так
говорит Господь помазаннику Своему Киру: Я держу тебя за правую
руку, чтобы покорить тебе народы, и сниму поясы с чресл царей, чтоб
отворялись для тебя двери, и ворота не затворялись; Я пойду пред
тобою и горы уровняю, медные двери сокрушу и запоры железные
сломаю; и отдам тебе хранимые во тьме сокровища и сокрытые
богатства, дабы ты познал, что Я Господь, называющий тебя по имени,
Бог Израилев» (Ис. 45:1—3). Вставала звезда того, кому было
суждено сокрушить Лидийское царство. В этой связи весьма
поучительна встреча последнего царя Лидии с греческим мудрецом
Солоном. «После того как Крез покорил все эти народности и
присоединил их к лидийскому царству, в богатые и могущественные
Сарды стали стекаться все жившие в Элладе мудрецы (каждый из них —
по самым различным побуждениям). Прибыл, между прочим, и афинянин
Солон, который дал афинянам по их желанию законы и затем на десять
лет уехал из страны. Отплыл Солон якобы с целью повидать свет, а на
самом деле для того, чтобы его не вынудили изменить законы. Ведь
сами афиняне, связанные торжественными клятвами десять лет хранить
данные Солоном законы, не могли их изменить.
По этой-то причине, а быть может, и для того, чтобы повидать
чужие страны, Солон уехал в Египет к Амасису, а затем — в Сарды к
Крезу. В Сардах Крез оказал Солону радушный прием в своем дворце. А
потом на третий или четвертый день слуги по приказанию Креза
провели гостя по царским сокровищницам и показали ему все огромные
царские богатства. После осмотра и любования всем, что
заинтересовало гостя, Крез обратился к Солону с таким вопросом:
«Гость из Афин! Мы много уже наслышаны о твоей мудрости и
странствованиях, именно, что ты из любви к мудрости и чтобы
повидать свет объездил много стран. Теперь я хочу спросить тебя:
„Встретил ли ты уже счастливейшего человека на свете?“». Царь
задал этот вопрос в надежде, что гость объявит его самого
счастливейшим человеком. Солон же нисколько не желал льстить Крезу
и сказал правду: «Да, царь, я видел самого счастливого человека.
Это — афинянин Телл». Крез очень удивился такому ответу и с
нетерпением спросил: «Почему это ты считаешь Телла самым
счастливым?» Солон ответил: «Этот Телл жил в цветущее время
родного города, у него были прекрасные и благородные сыновья, и ему
довелось увидеть, как у всех них также родились и остались в живых
дети. Это был по нашим понятиям зажиточный человек. К тому же ему
была суждена славная кончина. Во время войны афинян с соседями он
выступил в поход и при Элевсине обратил врагов в бегство, но и сам
пал доблестной смертью. Афиняне же устроили ему погребение на
государственный счет на месте гибели, оказав этим высокую
честь».
Рассказ Солона о великом счастье Телла возбудил дальнейшее
любопытство Креза, и царь спросил его: «Кто же самый счастливый
после Телла?», совершенно уверенный, что уж по крайней мере на
втором месте Солон укажет его. Но Солон сказал: «После Телла
самые счастливые — Клеобис и Битон. Родом из Аргоса, они имели
достаточно средств к жизни и к тому же отличались большой телесной
силой. Помимо того, что оба они были победителями на атлетических
состязаниях, о них рассказывают ещё вот что: у аргосцев есть
празднество в честь Геры Аргосской. Их мать, [жрицу богини], нужно
было обязательно привезти на повозке в святилище богини. Однако
быки их не успели вернуться с поля. Медлить было нельзя, и юноши
сами впряглись в ярмо и потащили повозку, в которой ехала их мать.
45 стадий пробежали они и прибыли в святилище. После этого подвига,
совершенного на глазах у всего собравшегося на праздник народа, им
суждена была прекрасная кончина. И божество дало ясно этим понять,
что смерть для людей лучше, чем жизнь. Аргосцы, обступив юношей,
восхваляли их силу, а женщины — их мать за то, что она обрела таких
сыновей. Мать же, возрадовавшись подвигу сыновей и народной молве о
них, стала перед кумиром богини и молилась даровать её сыновьям
Клеобису и Битону, оказавшим ей столь великий почет, высшее благо,
доступное людям. После этой молитвы и жертвоприношения и пиршества
юноши заснули в самом святилище и уже больше не вставали, но нашли
там свою кончину. Аргосцы же велели поставить юношам статуи и
посвятить в Дельфы за то, что они проявили высшую доблесть».
Когда Солон объявил этих юношей на втором месте по счастью, Крез
в гневе сказал ему: «Гость из Афин! А моё счастье ты так ни во
что не ставишь, что даже не считаешь меня наравне с этими простыми
людьми?» Солон отвечал: «Крез! Меня ли, который знает, что
всякое божество завистливо и вызывает у людей тревоги, ты
спрашиваешь о человеческой жизни? За долгую жизнь много можно
увидеть и многое пережить. Пределом человеческой жизни я считаю 70
лет. Эти 70 лет составляют 25200 дней без вставного месяца. Но если
к каждому второму году прибавлять ещё по месяцу, чтобы времена года
[в соответствии с календарными месяцами] наступали в свое
надлежащее время, то за 70 лет вставных месяцев наберется 35, а
дней получается из этих месяцев 1050. И из всех дней, приходящихся
на 70 лет, т.е. из 26250 дней, нет ни одного совершенно похожего на
другой: каждый день несет новые события. Итак, Крез, человек — лишь
игралище случая. Я вижу, что ты владеешь великими богатствами и
повелеваешь множеством людей, но на вопрос о твоем счастье я не
умею ответить, пока не узнаю, что жизнь твоя окончилась
благополучно. Ведь обладатель сокровищ не счастливее [человека],
имеющего лишь дневное пропитание, если только счастье не
сопутствует ему и он до конца жизни не сохранит своего богатства.
Поэтому многие даже очень богатые люди, несмотря на их богатство,
несчастливы, и, наоборот, много людей умеренного достатка
счастливы. Богатый, но несчастливый человек имеет лишь два
преимущества перед счастливцем умеренного достатка, а этот
последний превосходит его во многом: один в состоянии легче
удовлетворять свои страсти и скорее перенесет тяжкие удары судьбы,
а другой хотя и не может одинаково с ним терпеть невзгоды, но все
же превосходит его в следующем: именно, что счастье оберегает его,
так как он человек, лишенный телесных недостатков и недугов,
беспорочный, счастливый в своих детях и благообразный. Если же,
кроме того, ему ещё предназначена судьбой блаженная кончина, то это
и есть тот, о ком ты спрашиваешь, — человек, достойный именоваться
блаженным. Но пока человек не умрет, воздержись называть его
блаженным, но [называй его] лучше удачливым. Однако одному человеку
получить все эти блага зараз невозможно: так же как и никакая земля
не производит всего, что необходимо, но одна — только одно, а
другая — другое; самая же лучшая земля — это та, что обладает
наибольшими благами. Так и ни одно человеческое тело не производит
все из себя, потому что одно [достоинство] у нас есть, а другого не
хватает. Но тот, что постоянно обладает наибольшим количеством благ
и затем счастливо окончит жизнь, тот, царь, в моих глазах, вправе
называться счастливым. Впрочем, во всяком деле нужно иметь в виду
его исход, чем оно кончится. Ведь уже многим божество [на миг]
даровало блаженство, а затем окончательно их погубило».
Эти слова Солона были, как я думаю, не по душе Крезу, и царь
отпустил афинского мудреца, не обратив на его слова ни малейшего
внимания. Крез счел Солона совершенно глупым человеком, который,
пренебрегая счастьем настоящего момента, всегда советует ждать
исхода всякого дела.
Вскоре после отъезда Солона страшная кара божества постигла
Креза, вероятно, за то, что тот считал себя самым счастливым из
смертных. У царя вскоре умирает сын.
Два года Крез глубоко скорбел, опечаленный потерей сына. После
этого Кир, сын Камбиса, сокрушил царство Астиага, сына Киаксара.
Возвышение персидской державы положило конец печали Креза и внушило
ему тревожные думы, нельзя ли как-нибудь сломить растущую мощь
персов, пока они не стали слишком могущественны. Для этого Крез
тотчас стал испытывать оракулы в Элладе и Ливии, рассылая послов по
разным местам. Одних он отправил в Дельфы, других в Абы, что в
Фокиде, третьих в Додону; иные были посланы также к Амфиараю и к
Трофонию и, наконец, в Бранхиды в Милетской области. Это были
эллинские прорицалища, куда Крез послал вопросить оракулов.
Впрочем, он отправил послов также к оракулу Аммона в Ливии» [14]. Однако Крёз не просто
посылал послов к различным оракулам. Он вместе со своими посланцами
отправлял богатейшие дары храмам с оракулами, которых он вопрошал.
Этим самым он хотел подкупить, умилостивить богов, чтобы они дали
ответ, нужный ему. Крёз жил в государстве, где за деньги покупалась
любовь, честь, жизнь. И поэтому он был уверен, что за деньги можно
купить всё, даже богов.
Удивляясь, быть может, наивности царя, спросим себя, а
отличаются ли современные люди в своей философии? Ведь многие из
наших современников посещают христианские церкви, делая богатейшие
дары храмам, строят их, выстаивают длинные службы, и только для
того, чтобы добиться, а точнее купить Божье благословение. Но
современным людям открыта истина о Боге намного лучше, чем Крёзу и
поэтому Божий Суд их постигнет не менее грозно, чем он постиг в
своё время гордого лидийца.
Вскоре возвратились послы из Дельф, самого почитаемого в Древнем
мире места, где оракул предсказывал будущее. Через посланных
дельфийский оракул ответил Крёзу следующее: «Если царь
переступит через реку Галис, то сокрушит великое царство».
Решив, что ему предсказывается сокрушить Мидо-Персию, Крёз начинает
войну с Киром. После нескольких сражений, заканчивающихся вничью
персы, наконец, под Сардами наносят лидийцам страшное поражение,
которое заставило Крёза отступить в Сарды, которые были взяты Киром
в осаду. Город, как мы уже упоминали, представлял собой
первоклассную крепость, которая могла выдержать многолетнюю осаду,
за время которой Крёз надеялся на прибытие своих греческих
союзников. Но Божий приговор был произнесён. Лидия была обречена.
«Сарды же были взяты персами вот как. На четырнадцатый день
осады Кир отправил всадников к своему войску и объявил, что щедро
наградит первого взошедшего на стену города. После неудачного
первого приступа, когда все остальные воины уже отступились, некий
мард по имени Гиреад сделал попытку подняться на стену в том
единственном месте акрополя, которое не охранялось. С этой стороны
нельзя было когда-нибудь опасаться штурма, так как здесь скала
акрополя круто спускалась вниз и была совершенно неприступной.
Только в одном этом месте древний царь Сард Мелес не обнес льва,
которого ему родила наложница (хотя тельмессцы предсказали ему, что
Сарды будут неприступны, если льва обнесут вокруг стен). Мелес же
приказал обнести льва вокруг остальной стены, где крепость была
легко уязвимой для нападения. Это же место он оставил незащищённым,
так как оно было неприступное и обрывистое [по природе]. Эта часть
города обращена к Тмолу. Этот-то мард Гиреад увидел накануне, как
какой-то лидиец спустился здесь с акрополя за упавшим шлемом и
поднял его наверх. Гиреад заметил это место и затем сам поднялся
здесь на стену, а за ним и другие персы. После того как большой
отряд воинов оказался на стене, Сарды были взяты и весь [нижний]
город разрушен.
Так-то персы овладели Сардами и самого Креза взяли в плен живым.
Царствовал же Крез 14 лет, и 14 дней продолжалась осада [столицы],
и, как предсказал оракул, он разрушил свою великую державу.
Пленного Креза персы отвели к Киру. А Кир повелел сложить огромный
костер и на него возвести Креза в оковах, а с ним „дважды семь
сынов лидийских“. Быть может, Кир хотел принести их в жертву как
победный дар некоему божеству или же исполнить данный обет. Быть
может, наконец, так как Киру было известно благочестие Креза, Кир
возвел лидийского царя на костер, желая узнать, не спасет ли его от
сожжения заживо какое-нибудь божество. Так поступил Кир, [по словам
лидийцев]. А Крез, стоя на костре, все же в своем ужасном положении
вспомнил вдохновенные божеством слова Солона о том, что никого при
жизни нельзя считать счастливым. Когда Крезу пришла эта мысль, он
глубоко вздохнул, застонал и затем после долгого молчания трижды
произнес имя Солона. Кир услышал это и приказал переводчикам узнать
у Креза, кого это он призывает, и те, подойдя, спросили его. Крез
некоторое время хранил молчание, но затем, когда его заставили
[говорить], сказал: «Я отдал бы все мои сокровища, лишь бы все
владыки могли побеседовать с тем, кого я призываю». Так как
ответ Креза был непонятен, то переводчики опять стали настаивать,
[чтобы пленник объяснил свои слова]. Наконец, в ответ на
настойчивые просьбы Крез рассказал о том, как однажды прибыл в его
царство афинянин Солон. Он осмотрел все царские сокровища и презрел
их. Крез передал затем Киру, как всё сказанное Солоном сбылось.
Солон ведь говорил это не столько о самом Крезе, сколько вообще о
человеческой жизни, и именно о людях, которые сами себя почитают
счастливыми. Так рассказывал Крез, а костер между тем загорелся и
уже пылал. А Кир, услышав от переводчиков рассказ Креза, переменил
своё решение. Царь подумал, что и сам он всё-таки только человек, а
хочет другого человека, который до сих пор не менее его был
обласкан счастьем, живым предать огню. К тому же, опасаясь
возмездия и рассудив, что все в человеческой жизни непостоянно, Кир
повелел как можно скорее потушить огонь и свести с костра Креза и
тех, кто был с ним. Однако попытки потушить костер оказались
тщетными.
И вот (так передают лидийцы), когда Крез заметил раскаяние Кира
и увидел напрасные старания всех затушить пламя костра, он громко
воззвал к Аполлону. Крез молил бога: если богу были угодны его
[Креза] жертвоприношения, то пусть он придёт на помощь и спасёт от
настоящей беды. Так Крез слезно молил, призывая Аполлона. И вот
тотчас средь ясного неба и полного безветрия внезапно сгустились
тучи и разразилась буря с сильным ливнем, которая и потушила
костер. Тогда-то Кир понял, что Крез — человек, любезный богам и
благочестивый. Он повелел Крезу сойти с костра и обратился к
пленнику с такими словами: «Крез! Кто из людей убедил тебя идти
войной на мою землю и стать мне врагом вместо друга?» А Крез
отвечал: «Я поступил так, царь, тебе во благо и на горе себе.
Виновник же этого эллинский бог, который побудил меня к войне. Ведь
нет [на свете] столь неразумного человека, который предпочитает
войну миру. В мирное время сыновья погребают отцов, а на войне отцы
— сыновей. Впрочем, такова, должно быть, была воля богов».
Так говорил Крез, а Кир повелел снять с него оковы, усадил рядом
с собой, оказывая [пленнику] величайшую честь. При этом и сам Кир,
и вся его свита смотрели на Креза с удивлением. Крез же,
погруженный в раздумье, молчал» [15].
Крёз научился за эти считанные месяцы больше, чем за многие
годы. Он понял, что счастье призрачно. И в этой жизни нет ничего
такого, что было бы достойно цены души. Он повторил фактически
слова Соломона, так же изведавшего всё в своей жизни и в конце её
сказавшего: «Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, — все
суета!.. И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и
на труд, которым трудился я, делая их: и вот, все — суета и
томление духа, и нет от них пользы под солнцем!» (Еккл. 1:2;
2:11). Христос спустя 600 лет скажет: «Какая польза человеку,
если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп
даст человек за душу свою?» (Мф. 16:26). Будет ли Крёз в числе
спасённых — это нам не известно, но пример его жизни останется в
истории навсегда. Пример весьма поучительный. Как важно вовремя
осознать в жизни то, что сказал в своё время мудрый Екклесиаст:
«Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай,
потому что в этом всё для человека» (Еккл. 12:13).
