Вплоть до самого последнего времени (а в некоторых
местах ещё и поныне), в самых непроходимых местах тайги
располагались на первый взгляд самые обыкновенные сибирские сёла.
Но стоило путнику войти в них, как он начинал чувствовать, что это
какие-то необычные, странные сёла, хотя имеют обычные дома, заборы,
огороды. Но люди, живущие в них, хотя и выглядели обыкновенными
сибиряками, пышущими здоровьем, вели себя как-то странно. На ваш
вопрос они не только не ответят, но сделают вид, что не слышат вас,
поспешив отойти в сторону. Если вы попросите у них воды, подойдя к
дому или колодцу, то они шарахнутся от вас, как от зачумлённых.
Разговаривая между собой, они будут вести себя с вами, будто они
глухонемые. Они очень жёстко отгонят от вас своих детей,
интересующихся, как всегда, чем-то или кем-то новым. Более того,
описаны многочисленнейшие случаи, когда эти люди, видя больных или
раненых путников, проходили мимо, будто бы ничего не видели и не
слышали криков о помощи. Внимательно всматриваясь в этих людей и их
быт, вы бы заметили ещё что-то необычное. В их домах нет ни радио,
ни книг, ни газет, не считая каких-то единичных древних книг,
написанных на церковнославянском языке с пожелтевшими страницами.
Одеты эти люди в весьма патриархальную одежду, которую сегодня
можно встретить в музеях, в отделах, посвящённых XVIII—XIX вв. В
красках этой одежды доминируют серые и чёрные тона, при полном
отсутствии каких бы то ни было ярких цветов. Вид у людей очень
скорбный, как будто бы они кого-то только что похоронили. Девушек
из-за внешнего вида, печального лица, опущенной головы, походки,
одежды практически нельзя отличить от пожилых женщин. Мужчины все
как один носят длинные „лопатой“ бороды, также делающие их всех на
одно лицо. Одетые в добротные одежды, живущие в добротных домах,
выглядящие внешне вполне здоровыми, все эти люди почему-то не
производят впечатления счастливых людей. И их села хочется быстрее
покинуть из-за какой-то тяжёлой гнетущей атмосферы. Что же это за
люди, живущие по каким-то своим законам и в своём времени?
Объединяющим для этих людей является не национальность (хотя в
своем большинстве они русские), не социальное происхождение, не
случай, а вера и религия. Все они староверы, последователи
знаменитого протопопа Аввакума, сожженного ещё в XVII веке. Что же
заставило миллионы людей сохранять верность заветам этого человека?
Заветам, из-за которых они отказались жить в 2004 году, продолжая
существовать по обычаям 1704 года. Что заставляет их быть столь
нелюдимыми и мрачными? Что заставляет порой ещё и их и массово
заставляло их предков добровольно сжигать себя со своими
детьми и женами! Чтобы разобраться в этих вопросах,
необходимо отправиться в Россию XVII века, времён отца Петра
Великого царя Алексея Михайловича (1645—1682). Во времена правления
последнего фактическим правителем страны на протяжении долгих лет
был патриарх Никон, одна из ярчайших фигур русской истории,
оставивший заметный след не только в церковной жизни, но и в самых
различных областях — военном деле, артиллерии, административном
правлении, судебном законодательстве и т.д. Именно благодаря умелой
политике Никона произошло воссоединение России с Украиной и
Белоруссией. Именно он провёл реорганизацию русской армии и стал
фактически отцом русских артиллерийских войск. Именно он был одним
из создателей законодательного Кодекса 1648—1649 годов. Но главная
реформа, которой Никон посвятил больше всего времени и сил, была
реформа религиозная. Дело в том, что когда Никон принял патриарший
сан, моральное состояние церкви находилось в крайне плачевном
состоянии. «Вся организация религии требовала многочисленных
поправок. Плохое распределение епархий, недостаточность храмов,
невежество и безнравственное поведение священнослужителей,
монастыри, обращённые в притоны разврата — всё ее здание кричало о
своём ничтожестве. Хроники этого времени со всех сторон вопиют о
скандальных фактах. В провинции епископы… были окружены целым
двором светских и духовных чиновников, походившим на свиту короля…
Все они практиковали симонию (продажа церковных должностей за
деньги — прим. А. О.) в огромных размерах и спорили между собой,
чуть не разрывая друг друга на части и эксплуатируя при этом
безжалостно свою паству. Они подавали пример всевозможных пороков.
Даже в самой столице, служащие при доме патриарха были явными
взяточниками. У ворот Кремля пьяные попы спорят между собою,
обмениваясь всяким сквернословием, или угощают друг друга ударами
кулаков. Они рыщут по улицам, насилуя девушек,
валяются под столами кабаков, когда не заняты в воровских и
разбойничьих шайках. Назавтра, после гнусных оргий, они служат
обедню ещё полупьяные и произносят всякие гнусности перед алтарём…
Многие обращаются к тайной продаже питий или к другим ещё более
подозрительным занятиям… в Новгороде митрополит увеличивает свои
доходы, назначив налог на детей, рождённых вне брака». [1]. Вот
против этих злоупотреблений, нарушений и бездуховности и обрушился
патриарх в своих реформах. «Около 1644 года Никон опубликовал и
послал по епархиям инструкцию, имевшую своей целью подчинить
назначение клира более строгому выбору, открыв богатые библиотеки
некоторых церквей и монастырей, стараясь пробудить в тех же местах
умственную деятельность». [2] Он завел «в церкви тот порядок и
дисциплину, которые в ней совершенно отсутствовали; он восстановил
проповедь, от которой отвык уже клир этой страны, занялся созданием
школ и введением в них классического образования, всячески поощряя
переводы с греческого на славянский; собрав в основанном им
Воскресенском монастыре элементы богатой библиотеки, он таким
образом сделал попытку создать для блага своих соотечественников
интеллектуальный очаг». [3]. Разумеется, эта реформа Никона
понравилась далеко не всем, особенно если учесть, что проводилась
она весьма жёстко, ибо патриарх был очень тяжёл на руку, не вынося,
когда кто-либо перечил ему. Особо этой реформой были недовольны
очень многие церковные иерархи, которых патриарх лишил левых
доходов, заставил готовиться к проповедям и читать их, вести
моральный образ жизни. К тому же, Никон пригласил на многие посты
греков и украинцев, что не нравилось русскому духовенству, которое
только и искало повода к низвержению уж очень «активного»
патриарха. И скоро такой повод был найден. Занимаясь учреждением
библиотек, патриарх начал проводить ревизию книг по церковному
служению, обнаружив в них огромное количество описок, допущенных
малообразованными писцами в течении нескольких столетий. Патриарх
приказал исправить эти недочёты, не носящие никакого догматического
характера. Но стоило ему это сделать, как забурлила вся страна. «В
отличии от европейской Реформации, исправления Никона
совершенно не касались религиозных догматов: они
были призваны восстановить лишь первоначальное написание искажённых
многими поколениями переписчиков слов, например, вместо „Исуса“
восстанавливали правильную форму „Иисус“, или же отменяли
неправильные обряды и священные возгласы. Поверхностные и
формальные, исправления Никона были направлены на те же цели, что и
деятельность „ревнителей благочестия“, но в глазах ортодоксальных
протопопов это было изменой национальному старолюбию, вторжением
антихриста в церковные святыни. Больше всего „ревнителей
благочестия“ возмущало то, что дело сих исправлений было отдано на
откуп малороссам и иноземцам, которым поручалось сверить
богослужебные книги с первоисточниками». [4]. Эти ревнители
благочестия «себя называли, как называют себя и в настоящее время
его последователи, староверами или старообрядцами, т.е.
приверженцами старой веры или старых обрядов. Зародилось [оно] в
среде людей по большей части невежественных и ограниченных… На
западе великие религиозные конфликты противополагали обычно
различные концепции, тезисы, основанные на некоторых важных догмах
или дисциплинах: троичность, божественность Христа, авторитет папы.
Здесь же сражались и умирали за слова, буквы, за простые жесты».
[5]. «В глазах старообрядцев того времени буква и обряд составляли
самую сущность религии, — именно букве и обряду
приписывалась таинственная божественная сила, управляющая судьбою
человека. Обсуждая вопрос, как следует говорить в Символе веры
„рожденная не сотворённая“ или „рождённая а не сотворённая“, с
частицей а или без неё, — ревнители благочестия говорили: — Нам
всем подобает умирати за единый аз. Великая зело сила в сем аз
сокровенна. От правильности буквы и обряда зависит спасение
души человека, а правильными могут быть лишь те обряды и
книги, которые исстари употреблялись на Руси, ибо
одной лишь русской земле дано от Бога хранить истину». [6].
«Новшества осуждались не потому, что они по существу своему были
плохи, но потому, что они были новы (!)». [7]. Во
главе этого движения за сохранение старины становится не менее
яркая и не менее противоречивая, чем Никон фигура протопопа
Аввакума. «Мать его Марья была исступленно благочестива и ревностно
соблюдала посты и обряды. Она часто растолковывала ему строки
Евангелия, грозя страшными карами даже за невинные детские
прегрешения. Страх Божий заставлял мальчика вставать рядом с
матерью на ночную молитву, простираться ниц перед
загадочно-спокойными, будто бы хранящими великую тайну иконными
ликами». [8]. В считанные годы Аввакум делает блестящую карьеру,
став священником при царском дворе, где он и столкнулся с
патриархом, начавшим проведение своих реформ. Благодаря
удивительным способностям и ораторскому искусству, Аввакум
объединяет вокруг себя всех тех, кто по разным причинам был
недоволен деятельностью своенравного патриарха. «Феномен Аввакума —
это феномен вытеснения человечности распутинщиной. Даровитый,
экзальтированный мальчик, рано обнаруживший страстную
восприимчивость к жизненным впечатлениям, ещё раньше столкнулся с
дикостью, злобой и изуверством, разрушившими душу… В болезненном
напряжённом, вечно возбуждённом сознании Аввакума, одержимого
изгнанием бесов, чудесное соседствовало с бытовым, сон с явью,
небесные силы с дьявольскими, видения с реалиями темницы и кнута…
Обладая мощной гипнотической силой пророческого
воздействия, Аввакум действительно „творил чудеса“, вербуя
инсургентов „старолюбия“, столь же огненных, как он сам. Один из
его последователей Авраамий на церковном суде кричал: „Я отца
Аввакума, истинного Христова ученика исповедую… хощу у него
научиться…“ Выступая с паперти Казанского собора, Аввакум доводил
паству до настоящего исступления напряженностью своего неистовства…
Аввакум не просто боролся за „староверие“, но с одержимостью
ретрограда отстаивал всё прошлое, в особенности времена
„миленького царя Ивана Васильевича“ (!). Да есть,
такой тип человеческого сознания, для которого ксенофобия и
некрофилия „добрых старых времен“ предпочтительнее реформ и
перемен». [9]. «В чванстве своём Аввакум нередко доходил до явного
богохульства, давая повеления самому Христу, называя самого себя
„спасителем рода человеческого“ и упрекая Бога в „понаделанной
грязи“. „Много тое грязи у Христа наделано. Не тот Аввакум, ибо
другой. А за ним дело не станет спасения человеческого“». [10].
Аввакум являет собой образ настоящего религиозного фанатика.
«Фанатизм — это торжество зверя в человеке, беспощадность
изуверства, свобода подавления иных, не таких, как все. Фанатизм —
это примитивное миросозерцание, единственная правда-матка,
исступлённое сектантство, истеричность, одержимость,
непоколебимость, нетерпимость к другим, мания преследования, образ
врага, священный гнев, ориентирующий человеческие страсти и
вожделения в нужном направлении… Фанатизм — это
бездуховность, одураченность, „рабство передовых
идеек“, ложь, насилие, деформированное восприятие реальности».
[11]. «Фанатикам-маньякам свойственно бессердечие,
полное отсутствие сострадания, звериный эгоцентризм, нарциссизм,
чувство избранности». [12]. Мы специально относительно подробно
остановились на определениях фанатика. Ибо часто мы не хотим и даже
в мыслях не считаем себя фанатиками, но в нашей, в первую очередь
духовной жизни и поведении могут прослеживаться черты фанатика.
Фарисеи времён Христа, инквизиторы Средневековья, последователи
тоталитарных сект Нового и Новейшего времени являют собой яркий
пример фанатизма. Но ещё более страшно, когда черты фанатика
проявляются в жизни тех, кто себя относит к Божьей церкви, но об
этом мы поговорим чуть ниже. А пока, вернувшись в XVII век, мы
увидим, что реформы Никона, с одной стороны, и противодействия
Аввакума — с другой, вызвали в церкви самый настоящий раскол.
Никон, а после его последователи стали нещадно преследовать
староверов. Тогда были умерщвлены ярые последователи Аввакума —
боярыня Морозова и княгиня Урусова, фанатично преданные идее
старообрядцев и отдавшие жизнь за верность старым обрядам. Но куда
и насколько большую опасность таили для старообрядцев их духовные
учителя, преемники Аввакума. Они разработали учение о том, что даже
общение с инаковерующими есть общение с антихристом. Они говорили,
что незачем ждать Второго Пришествия Христа и тем самым подвергать
себя опасности духовно пасть. Лучше вознестись в огне к Господу и
тем приобресть вечную жизнь для себя и близких. Они «Считали, что
Антихрист не только испортил церковь, государство и общество, но
даже самые элементы, воду, воздух, землю. Поэтому, было необходимо
умереть, так как жизнь являлась невозможною… Второе
крещение, как его тогда называли, это коллективное
самоубийство было понято в виде средства умереть, не
поступаясь своими религиозными обязанностями и „не отказываясь от
освящения крещением“. И, доставляя удовлетворение самым различным
чувствам,… страшный обряд распространился в самых различных
кругах». [13]. «Люди стали стремиться сгореть, утопиться, уморить
себя голодом — только бы уйти из этого мира, обречённого в
достояние антихристу. Такая смерть, хотя и самовольная, но имевшая
целью спасти душу от когтей антихристовых, приравнивалась
проповедниками самосожжения к мученичеству. Ждать светопреставления
в миру без того, чтобы как-нибудь нечаянно „не причаститься
антихристовым князем“, невозможно, так как невозможно уберечься от
ядения и пития с еретиками, „а как сгорел, от всего уже ушёл“. Все
грехи очищает огонь, и при конце вселенной река огненная потечёт
через всю землю и поглотит все, святые и апостолы должны будут
пройти этот очистительный поток, а кто вкусит огненную смерть
здесь, тот будет избавлен от страшного огня». [14]. Этим вторым
зловещим крещением стали креститься тысячи людей. «Душевное
напряжение самосожигателей достигало той крайности, когда люди
жаждали увлечь с собой всех, всех спасти и очистить огнём; на своей
уверенности в спасительной силе огня основывали своё право вести в
печь хотящих и нехотящих. „Хотел бы я, — говорил, как передаёт нам
современник, один учитель самосожжения, — дабы весь Романов (родной
его город) притёк на берег Волги с женами да бы с детьми,
побросалися бы в воду и погрязли бы на дно, чтобы не увлекаться
соблазнами мира; а то и ещё лучше: взял бы я сам огонь и запалил бы
город; как бы весело было, кабы сгорел он из конца в конец со
старцами и с младенцами, чтоб никто не принял из них антихристовой
печати“. За Романовым сгорел бы, быть — может, другой город, там
третий, вся бы Русь святая приняла огненное очищение, а за ней
очистилась бы огнём и вся земля от конца и до конца вселенной. Это
был ревнительный мистический огненный бред, от которого кружилась
голова, терялось всякое ощущение действительности, и людей
охватывала одна сильная и стремительная мысль — идти в огонь. О
смерти в огне говорили даже малые дети. Те, кто не решались сами
пойти в огонь, заставляли себя сделать это под страхом казни,
вызывая на себя посылку солдат после сознательного совершения
какого-нибудь грубого кощунства или святотатства в православном
храме». [15]. Только «От 1672 до 1691 годов насчитывают тридцать
семь коллективных самоубийств, причём число их жертв было более
20000 человек! Пропагандисты иногда употребляли
прямо преступные средства. Часто они изобретали преследования,
чтобы довести до сумасшествия население. Они пускали в ход
наркотические средства, самое гнусное насилие. Молодые люди
прибегали к этому средству, желая избавиться от своих жён. Местные
летописи сообщают при этом ужасающие подробности. Вот загорелся
костёр в загородке. Уже охваченный огнём, один старик стремится
перепрыгнуть через ограду, его собственные сыновья отрубают ему
руки топором и он падает в пламя. Ребенок десяти лет зовёт свою
мать, которой удалось спастись „из могилы“, но его отец удерживает
его силою. Прибежав посмотреть на это зрелище, какая-то женщина
рожает со страху тут же на месте, церковный служитель, играющий
роль надсмотрщика, бросает сначала в огонь родильницу, потом
крестит ребёнка и отправляет его за матерью». [16]. «Впоследствии,
развиваясь, это безумство приняло различные формы: кончали с собой
в воде, резали себе горло ножом, погребали себя заживо… [Так] в
Ветлуге один старик основал для этой цели специальное учреждение,
правильно функционировавшее. Добровольных постников вводили через
крышу в здание без дверей и окон. Их насчитывали
сотнями. Мрачный жертвоприноситель закрывал
отверстие после того, как туда входила последняя жертва, и для
большей верности ставил вдоль стен пять или шесть сторожей,
снабженных дубинами. После двух дней, проведённых в молитве,
пленники обыкновенно просили есть. Тщетно. Ни просьбы, ни мольбы,
ни крики, ни сама агония жертв не трогали молчаливого старика.
Большая часть жертв умирала между третьим и шестым днём, но
некоторые держались гораздо дольше». [17]. Между тем «защитники и
организаторы самоубийства редко сами подавали тому пример. В 1687
году один из самых энергичных из них, Игнатий, был побуждён к тому
лишь силою. Признавая достоинство „очистительного огня“, другие из
них обольщали молодых девушек, которых они приговаривали к смерти.
В Романове один из самых знаменитых соревнователей… считался даже
содомитом. Другие из них были воодушевлены самым гнусным личным
интересом, бесстыдно присваивая себе имущество своих жертв». [18].
Так десятки тысяч людей становились манкуртами, добровольно идя на
самоубийство, будучи закодированными, либо фанатиками, или гнусными
обманщиками, которыми всегда управляет дьявол. Но что интересно,
ведь их кодировка была основана на формировании слепой веры в силу
обряда, расстановку букв в предложении, которые ничего не меняют,
слепой веры в то, что если они будут пить воду из одного кувшина
тоже с христианином, но другой конфессии или есть с ним за одним
столом, то через это они, якобы, едят и пьют вместе с дьяволом.
Подобная манкуртизация людей через формирование у них религиозного
фанатизма, основанного на преданиях и авторитете старцев, культе
смерти, идее самосвятости прошла через века, принимая самые
разнообразные обличья, от старообрядцев времён Алексея Михайловича
до Белого братства наших дней. Но порой и некоторые, находящиеся в
Божьей церкви Остатка, начинают исповедывать догматы старообрядцев.
Так, некоторые считают, что сидеть за одним столом с неверующими —
грех. И с упоением рассказывают, как раньше для них на свадьбах и
на похоронах накрывали отдельный стол. Другие рассказывают, как
после прихода в церковь они порвали все связи со своими неверующими
друзьями и знакомыми: «Нам теперь с ними не интересно, мы ведь
святые, а они — грешные. А у света с тьмой нет общего“. Эти
лицемеры забывают, что, во-первых, сама принадлежность к церкви не
делает человека святым. Во-вторых, в миру тоже есть Божьи дети, и
их не мало. В-третьих, уже сам факт того, что мы начинаем ставить
себя духовно выше других, говорит о нашей духовной болезни, о
наличии у нас гордыни — самого страшного из всех грехов.
В-четвертых, как и кому мы будем нести весть Евангелия, если будем
общаться только друг с другом? Христос говорит: «Не молю, чтобы Ты
взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла» (Ин. 17:15). Другие
начинают придумывать новые библейские доктрины, например, что
ношение обручального кольца или серег верующими — недопустимо. И
они начинают ревностно снимать эти кольца, как с членов церкви,
так, порой, и с молодых служителей, уча их «истине», и считая себя
светочами веры. Хотя подобные насилия и бестактность не только не
находят подтверждения в Библии, Духе Пророчества, но и прямо
противоречат им. Поведение же этих «святых» следует рассматривать
на церковных советах, ибо своим фанатизмом и псевдосвятостью такие
люди «отбивают» от церкви многих, приходящих туда людей, которые
из-за них начинают думать о Церкви Божьей, как о какой-то мрачной
секте. «Новые доктрины» связаны и с вопросами одежды. Этими
новоявленными «старообрядцами» запрещается носить одежду не из
чёрно-белого или серого цветов. Длина рукавов женских платьев в
самую жару должна доходить до кисти, юбки должны доходить до пят и
обязательны чулки. Причёски также желательны у всех одинакового
образца, с заплетенной сзади косой. Откуда взяли они эти
«библейские истины», никто не знает. Они не читают книг кроме
Библии и нескольких религиозных. Они осуждают даже чтение классики,
книг по истории и т.д. Они запрещают в церкви улыбки — вы пришли на
суд, а на суде улыбаться нельзя, говорят они. Огромным
преступлением считается у таких «христиан» исполнение псалма или
гимна не из старых сборников. При этом их не интересует, хорош или
плох гимн, сочинённый в наши дни такими же христианами. Главное,
его нельзя петь потому, что он новый и его нет в сборнике от 1927
года. Безусловно, каждый псалом, духовная песня должны проверяться
на доктринальность, наконец, просто на красоту. Но искренние
верующие, которым Бог даёт таланты, были и есть в церкви всегда. И
потому сегодня, вдохновлённые Богом, люди сочиняют замечательные
христианские гимны и песни, которые должны звучать и звучат на
наших собраниях, и будут звучать, несмотря на сопротивления
современных последователей Аввакума. Интересным так же является то,
что эти поборники старины в своей личной жизни не следуют тому,
чему учат. Говоря о любви и о Боге, они проявляют дух критики,
недовольства, сплетен, религиозной гордыни. Библия о них говорит:
«Изыскивают неправду, делают расследование за расследованием даже
до внутренней жизни человека и до глубины сердца. Но поразит их Бог
стрелою: внезапно будут они уязвлены» (Пс. 63:7—8). Недаром один
член церкви очень метко выразился, что даже улыбка этих людей
напоминает «улыбку собаки Баскервилей», настолько она неискренна и
недобра. Этих людей очень жаль, за них нужно молиться, но и
закрывать глаза на их деятельность нельзя тоже. Ибо там, где
господствует их мнение, в церквях царит дух склоки и расколов,
взаимной слежки и борьбы за власть, за «должности» в церкви. Ибо,
как правило, не достигнув ничего в миру, они стремятся восполнить
это в церкви. Одновременно с этим их служения отличает скука, и они
ещё бравируют этим. Эти люди часто любят называть себя законниками
и даже гордятся, когда про них так говорят. Ибо остальные —
беззаконники, считают они. При этом они забывают, что беззаконнику
придти к Богу легче «Иисус говорит им: истинно говорю вам, что
мытари и блудницы вперед вас идут в Царство Божие» (Мф. 21:31). А
вот законнику, святому фарисею осознать свою греховность и
зависимость от Бога куда тяжелее. И какая, по большому счёту,
разница, быть самовлюблённым фарисеем, ненавидящим людей, но внешне
соблюдающим букву закона, или вором. Ведь погибнут, если не
раскаются, и те, и другие. Эти современные «старообрядцы» ведут
антипроповедь Евангелия, во-первых, тем, что своим фанатизмом
отбивают людей от церкви (кстати, и своих собственных детей). Ведь
недаром почему-то у «ревностных» христиан дети, став взрослыми,
уходят из церкви. Во-вторых, препятствуют другим работать на ниве
Божьей, клевеща на них и возводя обвинения и в ереси, и в низкой
духовности, и в мирском образе мышления, и т.д. Молодых же верующих
и служителей не из христианских семей они не воспринимают вообще.
Зато про себя любят говорить, что их семья уже «стоит в истине» три
или четыре поколения, «передавая» её с молоком матери «по
наследству». Хотя как можно веру передать по наследству, ведь это
личный опыт каждого человека с Богом?! Став духовными манкуртами,
они пытались в истории и пытаются сегодня превратить в себе
подобных окружающих их христиан, воздействуя то ли возрастом, то ли
силой авторитета, то ли умелым манипулированием библейскими
текстами и работами Уайт Е., которые вновь крещенные знают ещё
недостаточно. Кстати, эти старообрядцы дискредитируют в глазах
людей и замечательные труды христианской писательницы Елены Уайт
(1827—1915), в которых, в частности, проведен глубочайший анализ
Всемирной истории в контексте библейских пророчеств и великой
борьбы между добром и злом. Они же превращают её труды в какой-то
христианский мрачный талмуд запретов, а её саму в никогда не
улыбавшегося сурового аскета с поднятым вверх пальцем. А между тем,
она была замечательной женой и матерью, чутким и отзывчивым
человеком, всегда пытающимся понять и помочь всем. Её книги
пронизаны любовью к людям и совершенно лишены каких-либо фанатичных
призывов, которые ей пытаются приписать. Так, она пишет о том, что
для здоровья более полезна растительная пища, но тут же добавляет,
что отказываться от мяса можно только в тех случаях, где оно будет
заменено в достаточном количественном и качественном отношении
овощами, фруктами и орехами. Последняя фраза опускается, и нередко
говорят, что Е. Уайт запрещала есть мясо. Она пишет, в частности,
что лучше для здоровья, если есть возможность, ездить не на
велосипеде, а на лошадях. А объявляется, что Е. Уайт запрещает
ездить на велосипеде. Тем же извращениям, порой очень грубым, в
устах нынешних «старообрядцев» подвергаются её советы об одежде,
личной гигиене, питании и т.д. Поэтому лучше всего самим
исследовать Библию, труды Е. Уайт, чем полагаться на комментарии от
современных фарисеев. С помощью методов «старообрядческой»
манкуртизации дьявол всегда стремился уловить Божью церковь. И
недаром проблема духовного фарисейства является самой актуальной
для церкви лаодикийского периода. «И Ангелу Лаодикийской церкви
напиши: так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало
создания Божия: знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы
ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не
холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: „я богат,
разбогател и ни в чем не имею нужды“; а не знаешь, что ты
несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг. Советую тебе купить у
Меня золото, огнем очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую
одежду, чтобы одеться и чтобы не видна была срамота наготы твоей, и
глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть» (Откр. 3:14—18).
Духовная гордыня превращает человека в бездушного манкурта, уже не
ощущающего нужды в Боге, в покаянии. «Христиане», подобные
староверам глухих сибирских сёл, о которых мы говорили в начале
главы, ходят сегодня по улицам современных городов, сидят на
церковных скамьях, сея своё страшное учение.
